Возможны ли целостные представления о мышлении?^*

В. Зинченко
Москва, Россия

Предвижу недоумение читателя, тем более, что испытываю его сам. Выше давалась характеристика рассудка, разума, эмпирического и теоретического мышления, отмечались положительные и отрицательные особенности каждого из них. Неоднократно подчеркивалось, что "чистая культура" какого-либо из них невозможна: речь может идти лишь о большем или меньшем удельном весе, о доминировании той или иной формы мыслительной деятельности. М.К. Мамардашвили был достаточно категоричен: "Если кто-то когда-то выполнил акт философского мышления, то в нем есть все, что вообще бывает в философском мышлении" (1993, с. 80). Думаю, что то же самое можно сказать о любом другом мышлении, включая обыденное. Нормальное, а не патологически разорванное мышление целостно. Однако применительно к каждому виду мышления целостность выступает как проблема, и доминирование той или иной формы мышления в целом мышлении вполне реально. Но там, где есть доминирование, возможна и односторонность, вольное или невольное пренебрежение другими формами. Попробую показать это на близком нам примере диалектико-материалистического или просто диалектического мышления – мышления, с которым связаны интересные философские поиски Э.В. Ильенкова и психологические поиски В.В. Давыдова. Последний, по сути дела, отождествлял теоретическое мышление с диалектическим, опираясь при этом на понимание диалектики Ильенковым. Скажу сразу, что у меня нет сколько-нибудь принципиальных претензий к трактовке Давыдовым теоретического мышления как такового, нет и претензий к трактовке диалектики Ильенковым. Однако не только у меня есть претензии к результатам, порожденным диалектико-материалистическим мировоззрением, выдававшим себя за философию и ставшим официальной идеологией СССР. Оно наложило еще не изгладившийся отпечаток на интеллектуальный потенциал нашей страны. Настала пора в этом разобраться.

Начну с прозрачного соображения А.М. Пятигорского (1996): "Наука не может дать ответа на все вопросы, которыми она занимается, а мировоззрение может дать ответы на все вопросы, которыми оно не занимается. И, конечно, в этом смысле термин “научное мировоззрение” есть чистейший вздор".

Марксистско-ленинская философия меня учила, что главным критерием всего и вся, в том числе, разумеется, и качества мышления является практика. Г.Г. Шпет, начиная излагать историю развития русской философии и русской мысли, убедительно аргументировал свое бесспорное право начинать с конца и этот конец сделать их критерием (1989, с.13). Последую его примеру. Допустим (только допустим!), что происходившее поддается рациональному объяснению и вспомним "этапы большого пути". Картина получается весьма неутешительная. Приведу лишь некоторые штрихи диалектико-материалистического мировоззрения, оправдывающие приведенную язвительную сентенцию А.М. Пятигорского. Это была и есть "философия в повелительном наклонении". Появились "философы-командиры", "философы-электрификаторы, санкционирующие смертные приговоры" (это мотивы из Г.Г. Шпета). Они обладали преимущественно "критическим историческим самосознанием", "обнаглевшим самосознанием" (мотивы М.М. Бахтина). Критика и самокритика признавалась главной движущей силой развития общества и индивида.

Противоестественно резкая критическая направленность (возмущенный кипящий разум) сочеталась с финальным стилем мышления, его претенциозной направленностью на конечные объяснения и определения. Идеология, философия и мировоззрение стали синонимами. Все вместе и поврозь они требовали не просто объяснения, а окончательного объяснения, объяснения-победы: окончательная победа коммунизма во всем мире; окончательное торжество диалектического и исторического материализма, его победа на всех фронтах: над идеализмом, вульгарным материализмом, позитивизмом, фидеизмом; окончательная победа малограмотного Т.Д. Лысенко над лженаукой – генетикой, окончательное торжество учения И.П. Павлова о высшей нервной деятельности над душой и духом (конечно, никакой вины великого ученого в профанации его учения не было) и т.д. и т.п. Этому сопутствовало уничтожение многих научных направлений: психоанализ, психотехника, психогенетика, педология, кибернетика – всего не перечесть.

Вся эта разрушительная работа сопровождалась хлестаковщиной, правда, лишенной приданного ей автором шарма. С легкостью мысли необыкновенной объявлялось о решении мировых загадок Э. Геккеля: происхождение жизни, происхождение человека, происхождение сознания и психики, синтезирование живого вещества и т.д. Хотя разум кипел, но результаты оставались сырыми. Это не мешало нам соглашаться с тем, что жизнь оказывалась не более чем существованием белковых тел, а сущность человека – не более чем совокупностью всех общественных отношений. Социализированная личность, вопреки Марксу, лишалась собственной человеческой сущности. Она подменялась совокупностью всех общественных отношений. Исчезнувшая материя объявлялась первичной, а сознание – вторичным, своего рода фантомом второй свежести, управлять и манипулировать которым не может разве что только ленивый. И всем этим бесчинством командовала диалектика – самое передовое в мире мировоззрение. В целом это был разгул "самозванцев мысли" (это мотивы М.К. Мамардашвили).

Мне, как специалисту в области зрительного восприятия, всегда было неуютно рядом с ленинской теорией отражения: "И зеркало корчит всезнайку", как заметил О. Мандельштам. Неуютно было и рядом с диалектикой, которая может все. Выше я высказывал предположение, что Э.В. Ильенков и В.В. Давыдов не столько вычитывали из нашего доморощенного ленинизма, сколько вчитывали в него. Среди источников и составных частей ленинской версии марксизма несомненно были дурно понятая русской интеллигенцией диалектика Гегеля, превратившаяся в нигилизм, который, в конце концов, эту же интеллигенцию уничтожал. Связь нигилизма с диалектикой убедительно подтвердил Ф.М. Достоевский, написавший после несостоявшейся казни брату Михаилу: "Диалектика кончилась и началась жизнь". Великий писатель оказался чрезмерно оптимистичен. У России свой путь: она выбрала нигилистическую диалектику. Г.Г. Шпет в книге "Очерк развития русской философии", которую можно рассматривать и как очерк развития русского образования, писал: "Против правительственной интеллигенции поднялась нигилистическая. Но всякий нигилизм происходит от слова "нигиль" (ничто)… И многое в культурной истории России объясняется замещением аристократии бюрократией и оппозицией к последней со стороны нигилизма… Можно было увидеть, что правительственную интеллигенцию унаследовала нигилистическая с быстротой, вызывающей недоумение и подчас даже ужас" (1989, с.46). Наши философы и идеологи либо тщательно скрывали связь диалектики с нигилизмом, либо не подозревали об этом. По-видимому, помимо политико-идеологических причин, должны быть и "гносеологические корни" подобного диалектико-нигилистического типа и стиля мышления. С психологической точки зрения напрашивается предположение о разорванности мышления, о забвении его целостного смыслового образа, вследствие чего какая-либо часть мышления или его полезный прием выдается за все мышление. Более того, превращается в идеологию и мировоззрение. В философских корнях этого типа мышления мне помогла разобраться небольшая статья В.Ф. Асмуса: "Учение Гегеля о правах и пределах формального мышления" (1984), впервые опубликованная в 1970 году и не замеченная психологами и педагогами.

Как же все-таки быть с оппозицией эмпирического и теоретического мышления и с оппозицией рассудка и разума? Внимательный читатель заметил, что и рассудочно-эмпирическое мышление, и (введем неологизм) разумно-теоретическое, понимая, что есть до-теоретическая разумность, – обладают своими достоинствами и недостатками. Пренебрежение любой из этих форм мышления одинаково пагубно. К тому же, хотя исследователи мышления говорят о чистых формах, на самом деле "чистые культуры" в продуктивном процессе мышления едва ли возможны. Здесь повторяется ситуация с интеллектом и интуицией. Видимо, имеется единый процесс мышления. В нем должно быть место для его различных форм, развитие которых составляет заботу обучения. Это понимал Гегель, выделявший в развивающейся целостности мышления не столько его самостоятельные, изолированные формы, или ступени, сколько стороны, аспекты, моменты, которые могут быть развиты в различной степени. Обратимся к разъяснениям В.Ф. Асмуса. Согласно Гегелю, логическое в целом, во всей своей системе "имеет три стороны: a) абстрактную или рассудочную, b) диалектическую или отрицательно-разумную, g) спекулятивную или положительно-разумную". И только диалектическая связь, диалектическое единство этих трех "моментов" дает полную характеристику "логического". Они могут быть отделены друг от друга только в рассудочной абстракции. Так было по мысли Гегеля. Но на практике (мышления) полная логика редкость. Выше неоднократно подчеркивались недостатки изолированного от диалектики рассудка, оперирующего конечными определениями. Диалектический момент или отрицательно-разумный преодолевает ограниченность конечных определений, отрицает их, превращает их в свою противоположность. Отрицание – это любимое занятие марксистов-ленинцев, диалектических материалистов. К тому же отрицание далеко не всегда разумное, например, отрицание целых областей знания.

Гегель предупреждал, что диалектический момент, "взятый сам по себе, отдельно от рассудка выступает особенно в научных понятиях как скептицизм; в нем результатом диалектики является голое отрицание". Однако такое отрицание опасно лишь в том случае, когда мышление на нем заканчивается. В полном процессе мышления диалектическое выводит за пределы рассудочного, диалектика, согласно Гегелю, есть "движущая душа всякого научного развертывания мысли". Только в принципе диалектики "заключается подлинное, не внешнее, возвышение над конечным". И в этом смысле пафос В.В. Давыдова и Э.В. Ильенкова, с которым они критиковали рассудочное и возвышали диалектическое мышление вполне, понятен и оправдан.

Диалектика, будучи отрицательно-разумным моментом развертывания мышления, моментом логического, не остается в этом своем пределе. Отрицательное, получающееся как результат диалектики "именно потому, что оно представляет собой результат, есть вместе с тем и положительное". В.Ф. Асмус разъясняет: оно содержит как снятое то, из чего оно происходит, и не существует без последнего. Например, диалектический материализм, отрицая идеализм, содержал его в себе в самой уродливой (изуродованной) форме, руководствуясь голой (т.е. абстрактной) идеей, утопией. Поэтому совершенно не случайно в философской литературе советских времен спекулятивный или положительно-разумный аспект логического оставался в стороне или, в лучшем случае, как у В.В. Давыдова, переименовывался в теоретическое мышление и выдавался за диалектическое.

Только в спекулятивном, положительно-разумном моменте логического, а не в моменте диалектическом мышление приводит к положительному результату. "Чтобы достигнуть его, мышление должно пройти момент диалектический, но не в пределах диалектического момента оно приобретает свой положительный результат", – разъясняет В.Ф. Асмус. Диалектика подводит к нему потому, что она сама обладает определенным содержанием, потому, что мыслимое в диалектике отрицание направлено не на пустое, абстрактное ничто, но есть "отрицание известных определений". Асмус подчеркивает, что это отрицание в мышлении определений, а не реалий. Пока не пришли к новым определениям, опрометчиво отвергать реалии. Столь же опрометчиво принимать случайно оброненные определения, определения, не проработанные критическим разумом, за реальности. Например, в определении "Жизнь есть способ существования белковых тел" отрицалась ее ценность, дух, разум; в определении: "Сущность человека есть совокупность всех общественных отношений" отрицалась не только телесность, но и индивидуальность человека.

Чтобы избежать подобного, необходим переход к следующей фазе. Асмус поясняет: когда мышление в своем стремлении к содержательной полноте переходит от рассудочного к диалектическому моменту (отрицательно-разумному), а от диалектического – к спекулятивному (или положительно-разумному), это разумное, будучи чем-то мысленным и притом абстрактным, "есть вместе с тем и нечто конкретное, потому что оно есть не простое формальное единство, а единство различных определений". Для спекулятивной логики характерно "единство тех определений, которые рассудком признаются истинными лишь в их раздельности и противоположности".

В.Ф. Асмус подчеркивает, что при разработке науки логики Гегель не нуждался в том, чтобы выделить и раздельно рассмотреть все три аспекта, или момента, логического; они рассматриваются как неделимые и неотторжимые друг от друга моменты целостности – единства логической сферы мышления. Напротив, в энциклопедической Логике изложение подчиняется целесообразности педагогического расположения и классификации материала (1984, с. 194).

Из энциклопедической Логики мы узнаем, что рассудок по своему назначению "определяет и твердо держится за свои определения". Напротив, разум одновременно и отрицателен, и положителен. Он отрицателен и диалектичен, ибо разрешает определения рассудка в ничто. И он "положителен, ибо он порождает всеобщее и постигает в нем особенное".

Обычно, поясняет Гегель, рассудок и разум (в обоих его видах) рассматриваются в отдельности друг от друга. Так же по отдельности рассматриваются и оба вида разума: "рассудок понимается как нечто отдельное от разума вообще, точно так же и диалектический разум обычно признается чем-то отдельным от положительного разума". Но Гегель отвергает в науке логике такой способ рассмотрения. "В своей истине, – утверждает он, – разум есть дух". В качестве духа он выше рассудка и выше разума: "он есть рассудочный разум и разумный рассудок". Он есть "отрицательное", т.е. "то, что составляет качество как диалектического разума, так и рассудка". Он "полагает определенное различие, за которое держится рассудок". Но, вместе с тем, он "различает также это различие, и тем самым он диалектичен". Однако и это еще не последнее его деяние. Он "не задерживается на этом нулевом результате: он здесь, вместе с тем, выступает и как положительный разум". Таким образом, он восстанавливает первоначально простое, но как всеобщее, которое конкретно внутри себя" (1984, с. 194 –195). В этом легко узнается теоретическое мышление в смысле В.В. Давыдова.

Лукавство так называемой диалектической логики, развивавшейся в контексте теории познания, состояло в том, что она третировала формальную логику, а вместе с ней и рассудочное мышление в целом. Удаление рассудка (или потеря его) помогало этой теории выдавать, безусловно, необходимую часть познания – диалектическую или отрицательно-разумную – за целое, за всю Логику, за все познание. Спекулятивная или положительно-разумная часть познания вообще игнорировалась или вводилась под сурдинку, как это делали Э.В. Ильенков и В.В. Давыдов.

Конечно, у Гегеля можно найти многое и разное. В "Феноменологии духа" диалектика была представлена им как теория самосознания. Позднее она приняла форму божественного сознания, "языка богов". После приватизации марксизмом-ленинизмом диалектика стала "языком тиранов", которые назначили ее, наряду с булыжником, орудием пролетариата и единственным методом познания науки. А.Г. Новохатько пишет об ином понимании диалектики Шеллингом, оказавшим влияние на П.А. Флоренского: "Диалектика – испытание мышления, эксперимент мышления над собой, опыт (от слова "пытать") репродукции мышлением своих собственных законов, своей собственной природы. Так, например, понял шеллинговскую постановку вопроса о диалектике, о ее сути П.А. Флоренский… В понимании Флоренского знанию диалектическому предшествует знание до-диалектическое: мысль о другом предполагает это другое для мысли, но до мысли. Иначе говоря, должно существовать знание бытия, но не в форме знания мыслящего. Каким оно может быть и должно быть? Для П.А. Флоренского "подпочвой" диалектики выступает "подсознательная мистика", т.е. знание не предметное, "не ответчивое" (Ф.М. Достоевский), когда знающий не может говорить о своем знании. При этом цель диалектики – в отличие от гегелевской версии – не перевод другого в форму мысли, а выработка совершенно нового отношения к "другому", чем мысль. Есть более высокая и совершенная (чем мысль!) форма бытия – "сверхсознательная мистика".

Диалектика оказывается тем самым серединной сферой – путем к истине, но не истиной. И наоборот, истина в данной версии диалектики – только путь и не более, зато весь путь. "Ответчивость", предметное знание о другом… в своих истоках не схватывается формами диалектического мышления, по Флоренскому. Только из "подпочвы" выплавляется знание предметное. Правда, лишь через диалектику оно формируется в цельность, в конкретность. Диалектика (саморазвивающейся мысли) и подводит к этой высшей конкретности, к предметной цельности, но сама по себе, как таковая, не может ее ни порождать, ни даже непосредственно представлять и выражать…" (Новохатько А.Г. 1999, с. 131 – 132).

Здесь версия диалектики П.А. Флоренского соответствует не только версии Шеллинга, но и версии Гегеля в изложении В.Ф. Асмуса, но, видимо, не ранним версиям самого Гегеля, принятым в диалектическом материализме, где диалектика выступала демиургом и единственным творцом истины. Трудно сказать, знал ли В.В. Давыдов версию гегелевской диалектики и изложении В.Ф. Асмуса. Но более 40 лет тому назад, когда он, совместно с Д.Б. Элькониным, начинал работать над развивающим обучением, он искренне идентифицировал теоретическое мышление с диалектической логикой, и более того, вчитывал ее элементы в исследования Ж. Пиаже, который едва ли подозревал о ее существовании.

Приведу еще одну версию диалектики, существовавшую до версий Шеллина, Гегеля и их интерпретаций П.А. Флоренским, В.Ф. Асмусом, Э.В. Ильенковым, В.В. Давыдовым и многими другими. Дам греческий первообраз диалектики в интерпретации М.К. Мамардашвили: диалектика "есть такое состояние между противоположными натяжениями, внутри которого может появиться явление, само не являющееся выводимым членом или элементом какой-либо непрерывной причинной связи. Почему появилось такое особое слово "диалектика", в отличие от логики? (Я не имею при этом в виду часто абсолютно неграмотные рассуждения о существовании якобы особой диалектической логики в отличие от формальной логики и т.д.) Греки этим словом называли реальные обстоятельства. Они понимали, что есть такие явления, которые не выводимы и которые не могут возникнуть как конечное звено непрерывной цепи их обусловливания. Допустим, построив какую-то цепочку условий для А, В, С, я получаю D, – так вот есть явления, которые нельзя получить таким образом, они не могут быть в принципе выводимым членом или конечным звеном непрерывной цепи обусловливания. Они возникают в воронке, окруженной натяжениями противоречий. Вот что греки называли диалектикой. Внутри – вспыхнет или не вспыхнет. А если вспыхнет – тогда целостно" (1999, с. 35). Вспыхнет или не вспыхнет! Если вспыхнет, да еще целостно, – это и есть интуиция, итог созерцания, продуктивного воображения. Как мы помним, В.В. Давыдов нашел им место в начале процесса теоретического мышления, при зарождении содержательной абстракции, и в конце – при удаче восхождения от абстрактного к конкретному. А между двумя чудесными вспышками происходит (видимо, и до, и после них) напряженная и, хорошо бы, одухотворенная работа мышления. Не только психология, но и жизнь полна подобными событийными или самоосновными явлениями, которые мы признаем тайнами человеческого бытия. Гилберт Кит Честертон заметил: "Сумасшедший во всем усматривает причину". Нормальный человек склонен оставлять Богу богово.

По необходимости кратко изложенная реконструкция взглядов Гегеля на взаимоотношения рассудка и разума, сделанная выдающимся философом и логиком В.Ф. Асмусом, весьма поучительна для психологии и педагогики. Ее смысл может быть сформулирован в немногих фразах: мышление не должно останавливаться на половине пути; отрицание и скепсис хороши как прием, но не как окончательный результат; конечные определения полезны, но лишь как основание для будущих размышлений. Теории хороши лишь до тех пор, пока их не сменят другие, лучшие теории. Критика рассудка не должна быть безрассудной, а критика разума не должна быть неразумной. Рассудок и разум (в двух его формах) едва ли можно (и нужно) представлять как стадии в развитии мышления. Они представляют собой моменты в его осуществлении. Иное дело, что в каждом отдельном случае тот или иной аспект мышления может доминировать, вытеснять другие. Любой результат, даже полученный методом восхождения от абстрактного к конкретному, недосказан, и пытливая мысль выйдет за его пределы. Она идет от незнания к знанию и тем самым порождает новое, но теперь уже "ученое незнание".

Возвращаясь к началу разговора о мышлении, важно отметить, что философия и наука проделали немалый путь, отталкиваясь от смыслообраза интеллекта (Божественная способность души) и двигаясь к нему. Трудно сказать, какая часть пути уже пройдена, тем более, что и мышление не стоит на месте. Его развитие опережает исследования, но именно развитие мышления доставляет средства постижения его самого. Поверим Гегелю, что расчлененный в себе разум есть дух, который при всей своей свободе, а может быть, именно благодаря ей, стремится к конкретному. Он проникает и в интеллект, представив его как единство многих определений и притом единство уже не абстрактное, но достаточно конкретное. Конечно, для операционализации и дидактически приемлемой репрезентации полного процесса мышления должна быть проделана огромная работа. Ожидать, пока кто-то проделает эту работу нерационально и неразумно. В науке (науках!) о мышлении накоплен огромный материал, который нужно знать, ибо он, помимо своей возможной пользы, еще интересен. Знакомясь с ним, едва ли целесообразно искать какой-либо универсальный, единственный метод решения психолого-педагогических проблем, связанных с развитием мышления. Если бы такой был, не только педагогика – человечество давным давно отбраковало бы все остальные. Сила мышления – в разнообразии его форм, приемов, методов, развитие и актуализация которых определяется задачами и целями, возникающими (полагаемыми!) перед человечеством и перед каждым отдельным человеком.

Вернемся к названию настоящей статьи. Развитие целостных представлений о мышлении – дело будущего. При всей важности соотношения рассудка и разума, эмпирического и теоретического мышления и других его приемов и методов, для получения целостных приемов о нем необходимо выйти за пределы мышления в мир деятельности и действия, в мир образов, в мир аффектов и, конечно, в мир слова. Это необходимо, потому что действие, образ, слова, чувство становятся языками мышления.

^* Фрагмент книги В.П. Зинченко "Психологическая педагогика". Эта книга является победителем конкурса Международного банка по номинации "Учебное пособие для учителей развивающего обучения", готовится к изданию в "Юрист – Гарданика".